Меня зовут Дмитрий. Мне тридцать пять. Родился и вырос в Нижнем Новгороде. Мать воспитывала меня одна, отец исчез, не дождавшись даже моего первого зуба. Детство — это как поход по минному полю: шаг влево, шаг вправо — и сразу мамино разочарование.
Моя мать была женщиной с ледяным взглядом и вечной войной против лишних граммов. Диеты, спортзалы, ботокс — её священная троица. А я — вечный проект, который никак не удавалось довести до совершенства.
«Полный? Значит, одинокий», — повторяла она, отбирая у меня пирожки в школьной столовой. Я рос, веря, что любовь нужно заслужить тонкой талией и кубиками на животе. В итоге превратился в этакого зомби-спортсмена: бегал, качался, считал калории, а душа потихоньку засыхала, как вобла на солнце.
Девушки начали обращать на меня внимание, но внутри всё равно сидел тот самый мальчик, который боялся, что его выбросят, как просроченный йогурт. Отношения длились не дольше, чем срок годности того самого йогурта. Пока однажды я не врезался в отбойник на трассе под Казанью. Проснулся в больнице с ногой, похожей на конструктор «Лего», и осознанием, что жизнь — не бесконечный фитнес-марафон.
В реабилитационном центре меня вела Анна Владимировна — женщина с тёплыми руками и взглядом, который видел не только мои сломанные кости, но и все трещины в душе. Сначала я молчал, как партизан на допросе, но её вопросы были такими простыми, что я начал расклеиваться, как дешёвый пластырь.
Говорил про мать, про страх быть брошенным, про то, как пытался стать идеальным, чтобы наконец заслужить чью-то любовь. Она слушала, кивала, а потом сказала: «Тебя не нужно заслуживать. Ты уже достоин». Эти слова пробили меня, как внезапный луч солнца в пасмурный день.
Я влюбился. Тихо, без дурацких признаний при всех. Просто ждал её прихода, как ребёнок ждёт Новый год. Когда она уехала на конференцию в Питер, я впервые задумался: а что, если она не вернётся? Мы переписывались, её сообщения были тёплыми, но сдержанными, как хороший чайник — не обожжёшься, но и не замёрзнешь.
После её возвращения я набрался смелости и предложил встретиться за чашкой кофе. Она вздохнула и ответила: «Дима, ты мне дорог, но я не могу переступить через профессиональную этику».
Я не стал спорить. Просто поблагодарил и вышел. И да, я разревелся, как белуга. Не из-за отказа, а потому что впервые за долгие годы почувствовал себя ЖИВЫМ.
Теперь я снова хожу — без костылей и без вечного страха «недостаточно хорош». Качаюсь, но не ради зеркала, а чтобы поднять внуков, когда они появятся. И если однажды встречу Анну снова — приглашу её на тот самый кофе. Уже не как пациент, а как человек, который наконец-то наелся. И не только котлом.
