**Дневник.**
Когда Вера вернулась с работы, у порога её ждал чемодан. Чужой, молчаливый, будто пришелец из другого мира. В квартире стояла гробовая тишина. Ни запаха щей, ни голосов из телевизора, ни привычного шороха домашней суеты. Всё исчезло — даже хлопка двери не осталось.
Чемодан был застёгнут, ручка аккуратно сложена — не бегство, а обдуманный уход. Вера отступила, будто могла отмотать время назад: захлопнуть дверь — и как будто ничего не случилось. Набрала его номер. Гудки. Написала. Тишина. На холодильнике — жёлтая бумажка, криво прилепленная: «Прости. Не могу. Вещи заберу позже. Ключи здесь». Без имени. Без причин. Только жирная точка, будто приговор.
Она села на табурет, словно в детстве, когда мать ставила её в угол — без криков, без слов. Только тогда за спиной был дом, а теперь — пустота. Она не плакала. Просто сидела, будто наказание пришло без вины. Работа, высасывающая душу годами. Жизнь, превратившаяся в замкнутый круг: метро, отчёты, молчание. Муж, с которым давно не говорили ни о чём, кроме счетов. И она сама — разучившаяся просить, ждать, верить.
Прошла неделя. Потом ещё. В офисе всё как всегда: проекты сданы, улыбка на месте. Коллега как-то бросила: «Опять без обеда?» — и тут же заговорила о новом кулере. А Вера не вспомнила, ела ли вчера.
В пятницу она не пошла домой. Просто шла. Куда глаза глядят. Вечер пах талым снегом и бензином, воздух звенел от свежести. В руках — картонный стаканчик с кофе, в ушах — ни музыки, ни подкастов. Только город. И вдруг — афиша у «Современника». «Сегодня. 19:00». Выцветшие буквы, ветром оторванный край.
Купила билет. Последний ряд. Спектакль был странный: мало слов, много тишины. Актеры говорили телами, взглядами, паузами. Но в какой-то момент один из них посмотрел в зал и произнёс: «Никто не вытащит тебя, пока ты сама не сделаешь шаг». И тишина в зале стала такой густой, что слышно было, как скрипит кресло. Вера замерла. Что-то внутри качнулось. Не рухнуло, не воссияло — просто сдвинулось. Чуть-чуть. Но хватило, чтобы проснуться.
На улицу она вышла другой. Не героиней. Не победительницей. Просто — живой. Сдвинувшейся на сантиметр с мёртвой точки. Это не было «новой жизнью». Это было началом шага.
Утром зашла в парикмахерскую. Попросила чуть укоротить и осветлить пряди у лица. Потом — в бассейн, куда не заглядывала со студенческих времён. Плыла неумело, но не сдалась. Вода обнимала без условий. В кафе заказала завтрак. Не торопилась. Не пряталась в телефон. Ела. Дышала.
Через неделю записалась на курсы фотографии. Купила старую «Зенит». Училась ловить не просто кадры, а свет, тени, мгновения. Через месяц уехала в Питер. Одна. Без плана. Выбрала место на карте наугад. Жила в хостеле за тысячу рублей. Пила кофе у Невы. Снимала дворы, старушек, бродячих котов. Сидела на набережной и плакала — не от боли, а потому что чувствовала. Остро. Ярко. Настояще. Будто стряхнула с себя пыль, копившуюся годами.
Потом он написал. Длинно. С извинениями. С мольбой о встрече.
Вера прочла. Ответила: «Спасибо. Но я уже в пути.»
Куда — не сказала. Сама ещё не знала. Но знала точно: вперёд. Не к новой любви. Не к карьере. Просто — к себе.
А всё остальное… потом.
