Иногда, когда наступает вечер и дом постепенно погружается в мягкую тишину, я ловлю себя на том, что думаю о том, как меняется отношение детей к родителям с годами. Ты растишь их, вкладываешь в них всё, что у тебя есть, пытаешься уберечь от ошибок и одновременно дать им свободу, чтобы в какой-то момент они смогли построить свою собственную жизнь. И вроде бы всё это кажется естественным, правильным и неизбежным, но оказывается, что в реальности, когда дети становятся взрослыми, любовь, ответственность и благодарность распределяются между ними так неравномерно, что сердце матери начинает болеть не только от обид, но и от чувства непонимания, которое растёт из года в год.
У меня двое детей — сын и дочь. Двое, но какие же разные, будто рождены не в одной семье, а в двух разных мирах. Сын всегда был уравновешенным, спокойным, трудолюбивым. С тех пор как женился, его жизнь постепенно обрела форму и стабильность, о которой мечтает любая мать. Его жена оказалась удивительно хозяйственной, надёжной, мудрой не по годам. Их дом всегда сиял чистотой, а отношения — уважением, которое редко встретишь сейчас среди молодых. Они жили в другом городе, у невестки была своя квартира, и я была спокойна: у сына есть опора, есть семья, есть место, где он может укрыться от любых жизненных бурь. Да и финансово они стояли довольно крепко: у сына стабильная работа, перспектива роста, планы на будущее, которые звучали уверенно и трезво. Чувствовалось, что он нашёл свой путь.
Совсем иначе было с дочерью. Светлана была моим вечным ветром — тёплым, ласковым, но непредсказуемым. Её всегда тянуло к людям и к идеям, которые казались ей яркими, необычными, даже если они не выдерживали никакой критики. Она выучилась, получила высшее образование, и мне казалось, что эта девушка с живым умом и открытым сердцем обязательно найдёт своё место в жизни. Но произошло иначе. Появился Дмитрий — тихий, простой парень, приехавший из деревни работать на стройке. Его судьба сложилась не лучшим образом, и он оказался в городе потому, что возможностей у него дома не было. Света увидела в нём что-то своё, что-то, что привлекло её больше, чем образование, статус или перспективы. Она сказала, что любит его, и больше ей ничего не нужно.
Я старалась не вмешиваться, хотя сердце переживало. Я пыталась объяснить ей, что брак — это не только эмоции, но и труд, долг, ответственность. Но Светлана смотрела на меня так искренне, так уверенно, что мне оставалось только надеяться, что её выбор окажется правильным.
Перед свадьбой Дмитрий жил в общежитии, где стены были такие тонкие, что слышно было всё, от шагов до вздохов соседей. У них почти не было денег, и потому свадьба была скромной. Света предложила собраться с родителями в кафе — без роскоши, без лишних трат. Она говорила, что важен смысл, а не фасад. И вот, сидя за столом в этом маленьком кафе, я сказала им, что у меня есть квартира, доставшаяся от моей матери. Квартира пустовала, и я решила, что молодым можно туда переехать. Я честно объяснила, что не хочу сдавать её чужим людям: слишком высок риск наткнуться на тех, кто может разрушить всё, что мы с мужем когда-то создавали. Ремонт там был хороший, добротный, сделанный незадолго до его смерти. Каждый угол был пропитан воспоминаниями и трудом.
Я сказала, что они могут жить там столько, сколько понадобится. Вот только подарить квартиру я не собиралась. Это было принципиально. Я хотела, чтобы после моей смерти сын и дочь получили одинаковую долю, чтобы никто не чувствовал себя обделённым. Сын жил у жены, но я понимала, что жизнь непредсказуема. Иметь собственную долю наследства — это защита, которую не может заменить ничьё «всё будет хорошо».
Они переехали. И первое время всё было спокойно. Светлана звонила, рассказывала о жизни, делилась мелочами. Но потом, после пары лет, в её речи стали появляться нотки раздражения, усталости. Она говорила, что Дмитрию тяжело жить в городе, что ему не хватает природы, родных, привычной простоты. Вскоре она заявила, что они хотят переехать к его семье, помочь брату достроить дом, поискать работу там. Я пыталась говорить с ней разумно, объясняя, что переезд в маленький город — это не только смена обстановки, но и потеря возможностей. Там конкуренция за рабочие места высокая, зарплаты низкие, перспективы туманны. Но Света слушать меня не хотела. Её тянуло туда, куда, как она считала, зовёт сердце.
Через пять месяцев она вернулась. Бледная, уставшая, но с блеском в глазах — от счастья. Я заметила, что она беременна, и внутри меня смешались чувства тревоги и нежности. Беременность — это всегда сложно, особенно если матери приходится тянуть всё на себе. Но Света улыбалась, как будто жизнь наконец пообещала ей что-то хорошее.
Она сказала, что приехала ненадолго, что нужно оформить кое-какие документы по квартире, а потом она вернётся к мужу. И вот тут началось то, что мне тяжело вспоминать.
Она сказала, что им нужны деньги. Что жить на одну зарплату Дмитрия тяжело. Что ей не хватает ни на одежду, ни на еду, ни на будущие расходы. И потом, совершенно уверенным голосом, будто это давным-давно решённый вопрос, заявила:
— Мам, мы решили продать квартиру. Что такого? Ты же подарила её нам ещё на свадьбу.
У меня словно земля ушла из-под ног. Я смотрела на дочь и не узнавала её. Её взгляд был твёрдым, уверенным, даже требовательным. Она не просила — она требовала. И самое ужасное — она верила, что права.
Я пыталась объяснить, что никогда не дарила квартиру, что разрешила жить в ней временно. Она слушала, но в её лице отражалось непонимание, досада, обида. Она говорила, что в тяжёлые времена семья должна помогать, что я «держу детей без крыши над головой», что «нормальные родители поступают иначе».
Эти слова, конечно, были не её. В них звенел голос её свекрови, которая, как я уже знала, любила покомандовать, любила учить, как жить правильно. У этой женщины у каждого сына своя недвижимость — одна досталась от бабушки, другая — от тёти, третья — от какой-то дальней родни. И она смотрела на меня как на странность: мол, почему я не раздаю квартиры налево и направо?
Но я прекрасно понимала, что чужие люди не должны вмешиваться в такие дела. Чужая мораль не может диктовать, как матери распоряжаться тем, что она нажила.
Света плакала, обвиняла меня в жестокости, говорила, что я эгоистка. Она ушла на вокзал, даже не поужинав. А я сидела за столом, который мы готовили вместе, слышала, как тикают часы, и думала о том, как нелегко быть родителем. Как легко можно оказаться виноватым только потому, что пытаешься поступить честно.
И я спрашиваю себя снова и снова: почему дети, которых ты вырастил с любовью, однажды способны так легко поставить тебя в угол и сказать, что ты мешаешь им жить?
Почему так выходит?
И есть ли уматери ответ, который сможет хоть немного облегчить эту боль?
