Шесть долгих лет. Шесть зим, когда холод пронизывал до костей, и шесть лет жаркого лета, когда температура нещадно обжигала кожу. Так провела время Розали — так ее назвали потом — будучи погребенной заживо в темном уголке дома, где никто уже не воспринимал ее как живое существо. Для своей семьи она перестала быть собакой. Она стала не более чем забытым предметом, безмолвной тенью, которую никто не называл, никто не трогал, никто не слушал.
В этом углу одиночество стало плотным, как мясо. Ее тело, становясь все более хрупким, нес на себе следы безразличия: видимые ребра, незажившие раны, шерсть, потускневшая от грязи и печали. Но более ужасной, чем нехватка пищи, была нехватка любви. Никто не беспокоился о том, голодна ли она. Никто не спрашивал, боится ли она. Никто не открывал дверь, чтобы дать ей немного света.
Дни повторялись как бесконечное наказание. Розали слышала голоса, шаги, смех… но ни один из этих голосов не обращался к ней. Дом был полон жизни, и тем не менее для Розали это было как мавзолей. Жестокое молчание окутывало ее, а каждый лай, каждый подавленный стон терялись в пустоте, без эхом, без ответа.
Ночью холод иногда был таким сильным, что ее тело тряслось без контроля, но еще более ледяным было равнодушие тех, кто находился в нескольких метрах и никогда не подходил. Были утренние часы, когда голод заставлял ее грызть дерево, землю, всё, что могло обмануть пустой желудок. И были дни, когда страх парализовал ее, потому что она уже не знала, существует ли кто-то в мире, кто способен ее заметить, протянуть руку помощи, спасти.
Шесть лет, похороненная в уголке. Шесть лет невидимая. Шесть лет, живой мертец.
Однако, когда наконец спасатели обнаружили ее существование, они нашли не только изможденное и поломанное тело, но и сердце, которое все еще билось, тонкую нить жизни, отказывающуюся полностью угаснуть.
Розали была слаба, она была разбита, но не потеряла до конца способность надеяться. Взгляд ее, хоть и был полон боли, содержал хрупкий огонек: мольба о том, кто хочет верить, что мир все еще может проявить к ней жалость.
Это спасение не смогло стереть шесть лет ужаса, но открыло трещину в темноте. Впервые кто-то удержал ее на руках, кто-то произнес ее имя, кто-то дал обещание, что она больше не будет одна.
Розали была обречена загнивать в тишине, однако надежда, хоть и пришла поздно, все же явилась. И в этот момент произошло невозможное: после столь долгого времени она вновь стала живым существом в глазах мира.
