В густой траве притаилась тень, не принадлежащая этому миру, а в сердце маленького существа живут лишь плен и страдания. Он смотрит вниз, пряча взгляд, как будто жизнь — это лишь тяжкая ноша, лишающая его радости. В глухих, полных тоски глазах отражается печаль, хотя искорки надежды еще теплится внутри. Этот щенок ждет рук, которые согреют его ласковым прикосновением, утрут горечь осени, затопившую его душу. Каждый день, каждый час он твердил про себя: может, сегодня откроются двери в мир волшебных грез. Но мир оставался безмолвным, а он, погруженный в свою печаль, тонул в океане собственной вины.
Щенок сидел на сырых лужайках, пряча свою мордочку, как будто сам факт его существования был для него унизительным. Его шерсть, искрящаяся на солнце шоколадными оттенками, могла бы быть прекрасной, но муки невидимых зловещих волн шли по всему его телу. Он был еще наивным детем, но в его глазах была усталость, присущая людям, познавшим горечь жизни. Изгнанный в нежелании поселиться в семье, где щенки воспринимались как обуза, он вскоре одинокий и беззащитный, был покинут. Сначала была мама и братья, но в конечном итоге его заперли в коробке и оставили на краю города, среди разбитых дорог и заброшенных зданий. С того дня он выживал, как бродяга: скрывался, искал еду, терпел холод и одиночество.
Каждое утро начиналось с надежды. Он садился рядом с дорогой, ожидая прохожих. По началу он робко вставал, пытался виляя хвостиком, шагал навстречу. Но люди отворачивали с неприязнью глаза: кто-то ускорял шаг, а кто-то даже отталкивал его. Он вновь назад садился, ждал. В его сердце все еще пылала надежда, что однажды кто-то обратит на него внимание.
— “Может быть, сегодня?..” — шептал он сам себе, глядя в пустоту.
Но снова тишина. Лишь ветер разносил высохшие листья. Иногда ему снились тёплые руки, мягкий смех и звучание дома, наполненного ароматом свежего молока и хлеба. Но, просыпаясь, он снова видел лишь холодное небо и свои лапки, которые, казалось, раскидали от стужи.
Дни пролегали, словно бесконечные нити. Иногда около мусорных контейнеров он находил остатки еды, иногда дети, пробегая мимо, подкидывали ему кусочек хлеба. Чаще же всего он лежал, прижимаясь к земле и наблюдая, как мимо проходят другие, живые создания.
Однажды вечером, когда небо вспыхнуло оттенками красного, он услышал детский голос:
— “Мама, смотри, щенок! Можно я его возьму?”
Щенок поднял голову, и его сердце забилось быстрее. Он встал и сделал несколько робких шагов вперед. Но женщина, держа ребенка за руку, резко ответила:
— “Нет, мы его не возьмем. Он больной. Пойдем скорее.”
Щенок остался стоять на месте, его мир снова рухнул, и он, чувствуя огромную боль, прижался носом к лапкам.
Ночью он долго не мог заснуть. “Почему я никому не нужен? Разве я плохой? Я лишь хочу немного тепла, хотя бы каплю. Разве это так много?” — лились его мысли, и если бы они могли быть слезами, земля под ним была бы поведением журчащего ручейка.
Проходили недели. Тело его истощалось, рёбра проступали явно, но огромные глаза, полные боли и ожидания, продолжали светиться надеждой. Каждый новый день он ждал, когда его заметят.
Однажды утром начался дождь. Холодные капли стучали по земле, щенок укрылся под деревом. Он дрожал, но не двинулся с места. В этот момент мимо прошел человек в тёмном пальто. Он остановился, посмотрел на него. Их взгляды встретились.
В сердце щенка что-то вспыхнуло. Он встал, осторожно помахал хвостиком, словно боялся испугать своё единственное чудо.
— “Малыш… ты совсем один?” — тихо произнес мужчина.
Щенок не мог сдержать эмоции. Его сердечко радостно стучало так сильно, что он едва мог устоять на лапках. Человек присел и протянул руку. Щенок приблизился, дрожая всем телом, коснулся носиком его ладони и в тот миг, когда мир вокруг распахнулся новыми красками, он впервые почувствовал тепло. Настоящее, человеческое тепло. Он, не веря, прижался, словно это был сон.
— “Тихо, малыш. Теперь ты не один. Идем домой.”
Щенок разрыдался. Эмоции накрывали его, слезы лились, и в этих слезах было всё: боль длинных ночей, страх холодных утра, ужас одиночества и огромная благодарность за то, что его наконец заметили.
