Он уехал за границу с любовницей, а мы строили планы на семью и детей.
Я знаю, он не достоин моих слёз, но сердце не желает отпускать.
Пишу эти строки, потому что внутри всё в огне — от боли, от гнева, от стыда за себя, ведь всё ещё люблю того, кто растоптал мою душу, будто сухой лист под сапогом. Не знаю, как разлюбить предателя, который вычеркнул меня из жизни, словно я была досадной оплошностью, а не частью его судьбы.
Мы с Вадимом знали друг друга с малых лет. В старших классах начали встречаться, а потом вместе поступили в университет в Москве. Жили в съёмной комнатке, как настоящая семья. Порой денег не хватало даже на хлеб, случалось, засыпали голодными, но нам было достаточно одного — того, что мы рядом. Он сжимал мою руку, я прижималась к его плечу, и каждую ночь перед сном он шептал: «Люблю тебя». Эти слова грели крепче шубы и значили больше любой уверенности в завтрашнем дне.
После учёбы решили остаться в столице. Уже тогда мечтали о свадьбе, о детях, копили на дом где-нибудь в Подмосковье — с яблонями во дворе, с псом Барбосом, с крыльцом, где будут висеть качели. Вадим устроился в крупную фирму, а я долго мыкалась по собеседованиям — словно никому не была нужна. В конце концов нашла место в конторе с мизерной зарплатой, но радовалась: теперь и я могла вносить свою лепту в наш быт. В комнате постепенно появлялись уютные вещицы — самотканый половичок, занавески с ромашками, глиняные кружки. Я строила дом, пусть и на чужой земле.
Вадим быстро рос по службе, и его стали посылать в заграничные командировки — то в Берлин, то в Прагу, то в Рим. Возвращался всегда отрешённый, молчаливый, но я списывала это на усталость. А потом однажды вечером он объявил, что его переводят в Будапешт на целый год. Я не выдержала, разрыдалась — год разлуки казался вечностью. Но Вадим лишь отвернулся. Ни объятий, ни тёплых слов, ни обещаний ждать. В ту ночь он впервые не сказал, что любит меня. Тогда я впервые почувствовала — что-то не так, но отгоняла от себя дурные мысли.
Когда он уезжал, мы простились сухо. Без слёз с его стороны, без «скучать буду». Лишь мне было известно, как трудно было не упасть перед ним на колени и не закричать: «Не уезжай!». Через неделю пришло письмо. Короткое, чужое. Он благодарил за всё, что было между нами, писал, что давно должен был признаться: у него роман с коллегой. И она, к слову, тоже теперь в Будапеште. Желал мне счастья и просил не держать зла. Всё. Без сожалений. Без объяснений. Без права на слово.
Я рыдала днями, не ела, не спала, смотрела в потолок и не понимала, как из настоящей любви можно вот так просто сбежать. Самое страшное — он даже не нашёл в себе смелости сказать это в лицо. Просто исчез, оставив после себя пустоту и вопросы без ответов. Больно было не только за себя, но и за все наши годы, за общие мечты, за «когда-нибудь», которые теперь никогда не сбудутся.
И я знаю — он не стоит моих слёз. Мужчина, который не в состоянии честно закончить отношения, — не мужчина. Это малодушие. Но сердце не слушает разум. Не знаю, как теперь довериться кому-то снова, как впустить в жизнь новую любовь. Боюсь даже взгляда, даже улыбки. Стала другой — настороженной, замкнутой, недоверчивой. Но верю: пройдёт время, боль утихнет, и я снова научусь мечтать. А пока — учусь жить без него. Дышать без его запаха. Любить себя. В этом моё спасение.
