Сестра мне словно чужая: считает, что всё наследство должно достаться ей, будто я для неё пустое место.
Эта история оставила в душе лишь боль и горечь.
Друзья, мне непросто говорить об этом. За последние месяцы я пережил столько боли, сколько не испытывал за всю жизнь. Но молчать больше не могу — наболело. Хочется выговориться, может, полегчает.
Я уже тридцать лет живу в России — уехал из родной деревни в Болгарии сразу после школы. Сначала вкалывал на стройке, потом выучился, открыл своё дело, поднялся с нуля. Женился, воспитал сына, построил дом, в котором мечтал встретить старость. Казалось, жизнь наладилась. Но всё рухнуло после смерти отца.
Мама ушла два года назад, и её смерть ударила по всем. Особенно по мне. Она всегда мирила нас, сглаживала углы, берегла семейный покой. Но теперь её не стало — и началось то, чего я не ожидал.
Моя сестра, Наталья, которая больше двадцати лет живёт в Германии, вдруг решила, что имеет право на всё родительское имущество. Да, именно на ВСЁ. Хотя за эти годы она приезжала лишь на Рождество, да и то — на пару дней. А я всё это время был рядом с родителями: возил по больницам, чинил дом, обрабатывал огород, ухаживал за ними до последнего вздоха.
Но как только отец умер, Наталья изменилась. Голос стал ледяным, взгляд — чужим. Она заявила, что мы должны «разделить» имущество. Не обсудить, не договориться — а поделить, словно это не родной дом, а рыночный лоток.
Я пытался объяснить: «Я не претендую на всё, но разве не справедливо, чтобы дом остался мне? Ведь именно я жил здесь, растил сына, заботился об отце». А она в ответ: «Ты просто всё присвоил, а я тоже имею право». И знаете что? У неё уже был наготове адвокат.
Больнее всего — она уверена, что я подделал завещание. Что я, её родной брат, оказался настолько жадным, что решил оставить её ни с чем. Я до сих пор не могу в это поверить. Да, отец оставил дом мне. Но разве это несправедливо? Разве он не видел, кто был рядом, а кто — за тридевять земель?
И ладно бы ей не на что жить! Но у неё большой дом в Берлине, муж-бизнесмен, дети учатся в престижной школе. Денег хватает. А я… Да, у меня свой магазин, но все сбережения ушли на лечение родителей, на ремонт этого дома, который теперь она хочет отнять.
Но самое горькое — она говорит, что дело «не в деньгах, а в принципе». Какой ещё принцип? Разрушить семью? Забрать то, к чему даже не прикоснулась за все эти годы?
Я вспоминаю наше детство. Как делили последнюю конфету, как бегали босиком по полю, как прятались от дождя в сарае. Я гордился, когда она уехала учиться, радовался её успехам. А теперь смотрю на неё — и вижу чужого человека. Почти врага.
Я не жду жалости. Просто хочу, чтобы кто-то понял: боль от предательства родного человека — особенная. Она выедает душу, не даёт спать по ночам и заставляет сомневаться — стоило ли столько лет жертвовать собой?
Пока не знаю, что делать. Идти в суд? Доказывать, что я не вор, а сын, который не бросил родителей? Или просто махнуть рукой — пусть забирает, если ей не стыдно?
Я держусь не за стены, не за землю. Я держусь за память. За справедливость. За то, что по праву принадлежит тем, кто не убежал, не предал, не забыл.
Хочется верить, что Наталья одумается. Вспомнит, как отец называл нас «два крыла одной птицы». Поймёт, что деньги не купят ни семьи, ни уважения, ни тех лет, что я провёл у родительской постели.
А пока я живу в тени этого горя. И каждый вечер прошу маму, если она видит нас с небес, не плакать слишком сильно из-за того, во что мы превратились.
